Что сказали на коллегии Минобороны и как это понимать. Часть первая
А понимать там есть чего, и в один пост будет трудно уложиться. Начнем с того, что расширенная коллегия Минобороны в этом году прозвучала не как годовой отчёт ведомства, а как доктринальный документ военного времени. В публичной части Путин и Белоусов фактически зафиксировали: Россия переводит войну в режим долгого управления — с понятной логикой целей, ресурсной архитектурой и институциональными механизмами, которые должны сделать кампанию устойчивой на годы, а не до весны или следующей зимы.
Главный сигнал выступления Путина — не в перечне «освобождённых пунктов» и не в самооценке инициативы на фронте, а в постановке задач как пространственных и структурных, а не календарных. Формула «цели будут достигнуты», дополненная готовностью добиваться их «военным путём» при отказе от дипломатии и отдельным выделением «буферной зоны безопасности», выводит конфликт из рамки ограниченной операции. Это язык длительного конфликта, где критерии успеха допускают расширение и уточнение без необходимости объявлять финал.
Встроенная сюда линия про «прогресс в диалоге с новой американской администрацией» при одновременном списывании Европы в категорию «недееспособных элит» — тоже не дипломатия в привычном смысле, а попытка разорвать единство западной коалиции и удорожить европейцам продолжение конфликта.
Но реальная «масса» коллегии — в докладе Белоусова. Он обозначил войну не как фронт, а как контур управления ресурсами: финансами, промышленностью, логистикой, ремонтом и человеческим капиталом. Если убрать риторику, Белоусов описал переход к модели воспроизводимого преимущества: выигрывает не тот, у кого единичное «чудо-оружие», а тот, кто способен серийно производить, быстро доставлять, рационально расходовать, оперативно ремонтировать технику и непрерывно адаптировать тактику и стратегию. В его логике успехи на поле боя — производная от управляемости цикла «поставка–применение–восстановление», а не от разового манёвра.
И в этом он совершенно прав.
Отсюда — ключевой каркас долгосрочной модернизации. Во-первых, объявлено, что параметры новой Государственной программы вооружений 2027–2036 определены и строятся вокруг приоритетов, прямо выведенных из опыта этой войны: ПВО/ПРО, связь–управление–РЭБ, беспилотные системы и робототехника, космические средства, а также стратегические силы.
Это важнее любого конкретного изделия: таким образом фиксируется переразметка бюджета под «войну дронов» и борьбу за информационную осведомлённость на тактическом уровне. Во-вторых, проговаривается стремление сделать мобилизационную экономику менее «дорогой» в пересчёте на единицу эффективности: ставка на рост производительности в ОПК и на перестройку контрактного ценообразования. Для военного ведомства это попытка уйти от бюджета как бездонной бочки к модели управляемой себестоимости и контролируемых цепочек.
Самая инновационная часть доклада — не «стратегические ракетоносцы» и не новые системы, а описанная Белоусовым трансформация тактики в экономику. Беспилотники в его трактовке становятся не вспомогательным средством, а массовой ударной силой; противник строит «линию дронов» как зону тотального поражения на глубину 10–15 км, ответ — ускорение перемещения подразделений, насыщение тактическим РЭБ и переход к более мобильным схемам доставки и эвакуации.
Не случайно в докладе рядом стоят, казалось бы, несопоставимые вещи: создание «войск беспилотных систем», массовое обучение десятков тысяч специалистов, поставки «окопных средств РЭБ» и одновременно массовая закупка мотоциклов, квадроциклов и багги. Это одна логика: снижение стоимости продвижения и выживаемости в условиях, где классическая механизация уязвима для дешёвых средств поражения, а скорость и рассредоточение становятся критичнее броневой массы. Любители «броневых кулаков» будут огорчены.
Вторая часть тут.
